|
|
|
|
|
Двенадцать стульевГлава XXV. Разговор с голым инженеромПоявлению Остапа Бендера в редакции предшествовал ряд немаловажных событий. Не застав Эрнеста Павловича днем (квартира была заперта, и хозяин, вероятно, был на службе), великий комбинатор решил зайти к нему попозже, а пока что расхаживал по городу. Томясь жаждой деятельности, он переходил улицы, останавливался на площадях, делал глазки милиционеру, подсаживал дам в автобусы и вообще имел такой вид, будто бы вся Москва с ее памятниками, трамваями, моссельпромщицами, церковками, вокзалами и афишными тумбами собралась к нему на раут. Он ходил среди гостей, мило беседовал с ними и для каждого находил теплое словечко. Прием такого огромного количества посетителей несколько утомил великого комбинатора. К тому же был уже шестой час, и надо было отправляться к инженеру Щукину. Но судьба судила так, что прежде чем свидеться с Эрнестом Павловичем, Остапу пришлось задержаться часа на два для подписания небольшого протокола. На Театральной площади великий комбинатор попал под лошадь. Совершенно неожиданно на него налетело робкое животное белого цвета и толкнуло его костистой грудью. Бендер упал, обливаясь потом. Было очень жарко. Белая лошадь громко просила извинения. Остап живо поднялся. Его могучее тело не получило никакого повреждения. Тем больше было причин и возможностей для скандала. Гостеприимного и любезного хозяина Москвы нельзя было узнать. Он вразвалку подошел к смущенному старичку извозчику и треснул его кулаком по ватной спине. Старичок терпеливо перенес наказание. Прибежал милиционер. — Требую протокола! — с пафосом закричал Остап. В его голосе послышались металлические нотки человека, оскорбленного в самых святых своих чувствах. И, стоя у стены Малого театра, на том самом месте, где впоследствии будет сооружен памятник великому русскому драматургу Островскому, Остап подписал протокол и дал небольшое интервью набежавшему Персицкому. Персицкий не брезговал черной работой. Он аккуратно записал в блокнот фамилию и имя потерпевшего Я помчался далее. Остап горделиво двинулся в путь. Все еще переживая нападение белой лошади и чувствуя запоздалое сожаление, что не успел дать извозчику и по шее, Остап, шагая через две ступеньки, поднялся до седьмого этажа щукинского дома. Здесь на голову ему упала тяжелая капля. Он посмотрел вверх. Прямо в глаза ему хлынул с верхней площадки небольшой водопадик грязной воды. «За такие штуки надо морду Он бросился наверх. У двери щукинской квартиры, спиной к нему, сидел голый человек, покрытый белыми лишаями. Он сидел прямо на кафельных плитках, держась за голову и раскачиваясь. Вокруг голого была ,вода, вылившаяся в щель квартирной двери.
— — Скажите, это вы здесь льете воду?—спросил Остап раздраженно.— Что это за место для купанья? Вы с ума сошли! Голый посмотрел на Остапа и всхлипнул.
— Слушайте, гражданин, вместо того чтобы плакать, вы,
может быть, пошли бы в баню? Посмотрите. на что вы похожи!
Прямо — Ключ,— замычал инженер.
— Что
— От — Где деньги лежат? Голый человек икал с поразительной быстротой. Ничто не могло смутить Остапа. Он начинал соображать. И когда, наконец, сообразил, чуть не свалился за перила от хохота, бороться с которым было бы все равно бесполезно. — Так вы не можете войти в квартиру? Но это же так просто! Стараясь не запачкаться о голого, Остап подошел к двери, сунул в щель американского замка длинный желтый ноготь большого пальца и осторожно стал поворачивать его справа налево и сверху вниз. Дверь бесшумно отворилась, и голый с радостным воем вбежал в затопленную квартиру. Шумели краны. Вода в столовой образовала водоворот. В спальне она стояла спокойным прудом, по которому тихо, лебединым ходом, плыли ночные туфли. Сонной рыбьей стайкой сбились в угол окурки. Воробьяниновский стул стоял в столовой, где было наиболее сильное течение воды. Белые бурунчики образовались у всех его четырех ножек. Стул слегка подрагивал и, казалось, собирался немедленно уплыть от своего преследователя. Остап сел на него и поджал ноги. Пришедший в себя Эрнест Павлович, с криками «пардон! пардон!».. закрыл краны, умылся и предстал перед Бендером голый до пояса и в закатанных до колен мокрых брюках,
— Вы меня просто — К тому, видно, и шло. — Я очутился в ужасном положении. И Эрнест Павлович, переживая вновь страшное происшествие, то омрачаясь, то нервно смеясь, рассказал великому комбинатору подробности постигшего его несчастья. — Если бы не вы, я бы погиб,— закончил инженер. — Инженера настолько сейчас интересовало все, что касалось подобных историй, что он даже бросил ведро, которым собирал воду, и стал напряженно слушать. — Совсем так, как с Инженеру все это было очень близко. — — Я. Только уж вы, пожалуйста, никому не говорите, Неудобно, право.
— О, пожалуйста! — Чрезвычайно буду рад вам служить. — Гран мерси. Дело пустяковое. Ваша супруга просила меня к вам зайти и взять у вас этот стул. Она говорила, что он ей нужен для пары. А вам она собирается прислать кресло. — Да, — Нет, зачем же! Для меня это — сущие пустяки. Живу я недалеко, для меня это нетрудно. Инженер засуетился и проводил великого комбинатора до самой двери, переступить которую он страшился, хотя ключ был уже предусмотрительно положен в карман мокрых штанов.
Бывшему студенту Иванопуло был подарен еще один стул.
Обшивка его была, правда, немного повреждена, но все же это был
прекрасный стул и к тому же Остапа не тревожила неудача с этим стулом, четвертым по счету. Он знал все штучки судьбы. В стройную систему его умозаключений темной громадой врезывался только стул, уплывший в глубину сварного двора Октябрьского вокзала. Мысли об этом стуле были неприятны и навевали тягостное сомнение. Великий комбинатор находился в положении рулеточного игрока, ставящего исключительно на номера, одного из той породы людей, которые желают выиграть сразу в тридцать шесть раз больше своей ставки. Положение было даже хуже: концессионеры играли в такую рулетку, где зеро приходилось на одиннадцать номеров из двенадцати. Да и самый двенадцатый номер вышел из поля зрения, находился черт знает где и, возможно, хранил в себе чудесный выигрыш. Цепь этих горестных размышлений была прервана приходом главного директора. Уже один его вид возбудил в Остапе нехорошие чувства. — Ого! — сказал технический руководитель. — Я вижу, что вы делаете успехи. Только не шутите со мной. Зачем вы оставили стул за дверью? Чтобы позабавиться надо мной? — Товарищ — Ах, зачем вы играете на моих нервах! Несите его сюда скорее, несите! Вы видите, что новый стул, на котором я сижу, увеличил ценность вашего приобретения во много раз. Остап склонил голову набок и сощурил глаза. — Не мучьте Сбивчивый доклад Ипполита Матвеевича прерывался криками с места, ироническими аплодисментами и каверзными вопросами. Воробьянинов закончил свой доклад под единодушный смех аудитории. — А мои инструкции? — спросил Остап грозно.Сколько раз я вам говорил, что красть грешно! Еще тогда, когда вы в Старгороде хотели обокрасть мою жену, мадам Грицацуеву, еще тогда я понял, что у вас мелкоуголовный характер. Самое большое, к чему смогут привести вас эти способности,— это шесть месяцев без строгой изоляции. Для гиганта мысли и отца русской демократии масштаб как будто небольшой, и вот результаты. Стул, который — был у вас в руках, выскользнул. Мало того, вы испортили легкое место! Попробуйте нанести туда второй визит. Вам этот Авессалом голову оторвет: Счастье ваше, что вам помог идиотский случай, не то сидели бы вы за решеткой и напрасно ждали бы от меня передачи. Я вам передачу носить не буду, имейте это в виду. Что мне Гекуба? Вы мне в конце концов не мать, не сестра и не любовница. Ипполит Матвеевич, сознававший все свое ничтожество, стоял понурясь.
— Вот что, дорогуша, я вижу полную бесцельность нашей
совместной работы. Во всяком случае работать с таким
малокультурным компаньоном, как вы, из сорока процентов
представляется мне абсурдным. Ипполит Матвеевич задышал. До этих пор он старался не дышать. — Да, мой старый друг, вы больны организационным бессилием и бледной немочью. Соответственно этому уменьшаются ваши паи. Честно, хотите — двадцать процентов? Ипполит Матвеевич решительно замотал головой. — Почему же вы не хотите? Вам мало?
— — Но ведь это же тридцать тысяч рублей! Сколько же вы хотите? — Согласен на сорок. — Грабеж среди бела дня! — сказал Остап, подражая интонациям предводителя во время исторического торга в дворницкой. — Вам мало тридцати тысяч? Вам нужен еще ключ от квартиры? — Это вам нужен ключ от квартиры, — пролепетал Ипполит Матвеевич. — Берите двадцать, пока не поздно, а то я могу раздумать. Пользуйтесь тем, что у меня хорошее настроение. Воробьянинов давно уже потерял тот самодовольный вид, с которым некогда начинал поиски брильянтов.
Лед, который тронулся еще в дворницкой, лед, гремевший,
трескавшийся и ударявшийся о гранит набережной, давно уже
измельчал и стаял. Льда уже не было. Была широко разлившаяся
вода, которая небрежно несла на себе Ипполита Матвеевича,
швыряя его из стороны в сторону, то ударяя его о бревно, то
сталкивая его со стульями, то унося от этих стульев.
Невыразимую боязнь чувствовал Ипполит Матвеевич. Все пугало
его. По реке плыли мусор, нефтяные остатки, пробитые курятники,
дохлая рыба, |
|||
|
 |
|
 |
