|
|
|
|
|
Двенадцать стульевГлава XXXI. Волшебная ночь на ВолгеВлево от пассажирских дебаркадеров Волжского государственного речного пароходства, под надписью: «Чаль за кольца, решетку береги, стены не касайся», стоял великий комбинатор со своим другом и ближайшим помощником Кисой Воробьяниновым. Над пристанями хлопали флаги. Дым, курчавый как цветная капуста, валил из пароходных труб. Шла погрузка парохода «Антон Рубинштейн», стоявшего у дебаркадера № 2. Грузчики вонзали железные когти в тюки хлопка, на пристани выстроились в каре чугунные горшки, лежали мокросоленые кожи, бунты проволоки, ящики с листовым стеклом, клубки сноповязального шпагата, жернова, двухцветные костистые сельскохозяйственные машины, деревянные вилы, обшитые дерюгой корзинки с молодой черешней и сельдяные бочки. «Скрябина» не было. Это очень беспокоило Ипполита Матвеевича. — Что вы переживаете? — спросил Остап. — Вообразите, что «Скрябин» здесь. Ну, как вы на него попадете? Если бы у нас даже были деньги на покупку билета, то и тогда бы ничего не вышло. Пароход этот пассажиров не берет. Остап еще в поезде успел побеседовать с завгидропрессом, монтером Мечниковым, и узнал от него все. Пароход «Скрябин», заарендованный Наркомфином, должен был совершать рейс от Нижнего до Царицына, останавливаясь у каждой пристани и производя тираж выигрышного займа. Для этого из Москвы выехало целое учреждение: тиражная комиссия, канцелярия, духовой оркестр, кинооператор, корреспонденты центральных газет и театр Колумба. Театру предстояло в пути показывать пьесы, в которых популяризовалась идея госзаймов. До Сталинграда театр поступал на полное довольствие тиражной комиссии, а затем собирался, на свой страх и риск, совершить большую гастрольную поездку по Кавказу и Крыму с «Женитьбой». «Скрябин» опоздал. Обещали, что он придет из затона, где делались последние приготовления, только к вечеру. Поэтому весь аппарат, прибывший из Москвы, в ожидании погрузки устроил бивак на пристани. Нежные созданья с чемоданчиками и портпледами сидели на бунтах проволоки, сторожа свои ундервуды, и с опасением поглядывали на крючников. На жернове примостился гражданин с фиолетовой эспаньолкой. На коленях у него лежала стопка эмалированных дощечек. На верхней из них любопытный мог бы прочесть:
ОТДЕЛ Письменные столы на тумбах и другие столы, более скромные, стояли друг на друге. У запечатанного несгораемого шкафа прогуливался часовой. Представитель «Станка» Персицкий смотрел в цейсовский бинокль с восьмикратным увеличением на территорию ярмарки. Разворачиваясь против течения, подходил пароход «Скрябин». На бортах своих он нес фанерные щиты с радужными изображениями гигантских облигаций. Пароход заревел, подражая крику мамонта, а может быть и другого животного, заменявшего в доисторические времена пароходную сирену.
В общей свалке Ипполит Матвеевич пробрался к стульям и, будучи вне себя, поволок было один стул в сторонку. — Бросьте стул! — завопил Бендер. — Вы что, с ума спятили? Один стул возьмем, а остальные пропадут для нас навсегда. Подумали бы лучше О том, как попасть на пароход. По дебаркадеру прошли музыканты, опоясанные медными трубами. Они с отвращением смотрели на саксофоны, флексотоны, пивные бутылки и кружки Эсмарха, которыми было вооружено звуковое оформление. Тиражные колеса были привезены на фордовском фургончике. Это была сложная конструкция, составленная из шести вращающихся цилиндров, сверкающая медью и стеклом. Установка ее на нижней палубе заняла много времени. Топот и перебранка продолжались до позднего вечера. В тиражном зале устраивали эстраду, приколачивали к стенам плакаты и лозунги, расставляли деревянные скамьи для посетителей и сращивала электропровода с тиражными колесами. Письменные столы разместили на корме, а из каюты машинисток вперемежку со смехом слышалось цоканье пишущих машинок. Бледный человек с фиолетовой эспаньолкой ходил по всему пароходу и навешивал на соответствующие двери свои эмалированные таблицы:
ОТДЕЛ К большим, табличкам человек с эспаньолкой присобачивал таблички поменьше:
БЕЗ ДЕЛА НЕ ВХОДИТЬ Салон первого класса был оборудован под выставку денежных знаков и бон. Это вызвало взрыв негодования у Галкина, Палкина, Малкина, Чалкина и Залкинда. — Где же мы будем — Что вы, Николай Константинович! Артисты к ритму привыкли. Тут поднялся новый галдеж. Пятерка пронюхала, что все четыре стула автор спектакля утащил в свою каюту. — Так, С берега на тиражный пароход зло смотрел великий комбинатор. Новый взрыв кликов достиг ушей концессионеров. — Почему же вы мне раньше не сказали?! — кричал член комиссии. — Откуда я мог знать, что он заболеет. — Это черт знает что! Тогда поезжайте в рабис и требуйте, чтобы нам экстренно командировали художника. — Куда же я поеду? Сейчас шесть часов. Рабис давно закрыт. Да и пароход через полчаса уходит. — Тогда сами будете рисовать. Раз вы взяли на себя ответственность за украшение парохода, извольте отдуваться, как хотите. Остап уже бежал по сходням, расталкивая локтями крючников, барышень и просто любопытных. При входе его задержали: — Пропуск!
— Через пять минут великий комбинатор сидел в белой каюте толстенького заведующего хозяйством плавучего тиража и договаривался об условиях работы. — Значит, товарищ,— говорил толстячок,— нам от вас потребуется следующее: исполнение художественных плакатов, надписей и окончание транспаранта. Наш художник начал его делать и заболел. Мы его оставили здесь в больнице. Ну, конечно, общее наблюдение за художественной частью. Можете вы это взять на себя? Причем предупреждаю — работы много. — Да, я могу взять это на себя. Мне приходилось выполнять такую работу. — И вы можете сейчас же ехать с нами? — Это будет трудновато, но я постараюсь. Большая и тяжелая гора свалилась с плеч заведующего хозяйством. Испытывая детскую легкость, толстяк смотрел на нового художника лучезарным взглядом.
— Ваши условия? — спросил Остап — Условия сдельные. По расценкам рабиса. Остап поморщился, что стоило ему большого труда. — Но, кроме того, еще бесплатный — Ну, ладно,— сказал Остап со вздохом,— соглашаюсь. Но со мною еще мальчик, ассистент. — Насчет мальчика вот не знаю. На мальчика кредита не отпущено. На свой счет — пожалуйста. Пусть живет в вашей каюте.
— Ну, пускай Остап получил пропуск на себя и на шустрого мальчика, положил в карман ключ от каюты и вышел на горячую палубу. Он чувствовал немалое удовлетворение при прикосновении к ключу. Это было первый раз в его бурной жизни. Ключ и квартира были. Не было только денег. Но они находились тут же, рядом, в стульях. Великий комбинатор, заложив руки в карманы, гулял вдоль борта, не замечая оставшегося на берегу Воробьянинова. Ипполит Матвеевич сперва делал знаки молча, а потом даже осмелился попискивать. Но Бендер был глух. Повернувшись спиною к председателю концессии, он внимательно следил за процедурой опускания гидравлического пресса в трюм.
Делались последние приготовления к отвалу. Агафья
Тихоновна, она же Мура, постукивая ножками, бегала из своей
каюты на корму, смотрела в воду, громко делилась своими
восторгами с
Пароход дал второй гудок. От страшных звуков сдвинулись
облака. Солнце побагровело и свалилось за горизонт. В верхнем
городе зажглись лампы и фонари. С рынка в Почаевском овраге
донеслись хрипы граммофонов, состязавшихся перед последними
покупателями. Оглушенный и одинокий, Ипполит Матвеевич Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком, когда Ипполит Матвеевич уже не сомневался в том, что брошен на произвол судьбы, Остап заметил его: — Что же вы стоите, как засватанный? Я думал, что вы уже давно на пароходе. Сейчас сходни снимают! Бегите скорей! Пропустите этого гражданина! Вот пропуск. Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
— Вот это ваш — Мальчик,— сказал Остап,— разве плох? Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень! Толстяк угрюмо отошел. — Ну,
Еще слышался ропот работающих «ундервудов», а природа и Волга брали свое. Нега охватила всех плывущих на пароходе «Скрябин». Члены тиражной комиссии томно прихлебывали чай. На первом заседании месткома, происходившем на носу, царила нежность. Так шумно дышал теплый вечер, так мягко полоскалась у бортов водичка, так быстро пролетали по бокам парохода темные очертания берегов, что председатель месткома, человек вполне положительный, открывши рот для произнесения речи об условиях труда в необычной обстановке, неожиданно для всех и для самого себя запел:
Пароход по Волге плавал, А остальные суровые участники заседания пророкотали припев: Резолюция по докладу председателя месткома так и не была написана.
Раздавались звуки пианино. Заведующий музыкальным сопровождением X.
Иванов навлекал из инструмента самые лирические ноты. — Не уходи! Твои лобзанья жгучи, я лаской страстною еще не утомлен. В ущельях гор не просыпались тучи, звездой жемчужною не гаснул небосклон…
В момент наивысшего томления расположившиеся на корме
Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои
аптекарские и пивные принадлежности. Они репетировали. Мираж
рассеялся сразу. Агафья Тихоновна зевнула и, не обращая
внимания на В каюте первого класса Остап, лежа на кожаном диване и задумчво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной, допрашивал Ипполита Матвеевича: — Вы умеете рисовать? Очень жаль. Я, к сожалению, тоже не умею. Он подумал и продолжал:
— А буквы вы умеете? Тоже не умеете? Совсем нехорошо!
Ведь |
|||
|
 |
|
 |
